История вторая

Есть у меня знакомый по имени Андрей Чернов, питерский журналист, поэт, и вообще хулиган. Может, кто помнит: это тот Чернов, который в конце 1980-х имел наглость "дописать" за Александра Сергеича Х главу "Онегина"?

Так вот, году этак в 1992-м открываю я "Литературку" и обнаруживаю там статью. Ну, думаю, сейчас будет очередное хулиганство. И в самом деле: лепит Чернов какую-то явную байку, что, мол, несколько лет назад получил он от некоего провинциального учителя ПОЛНЫЙ текст стихотворения Пушкина "Ночь тиха. В небесном поле…". Эге, думаю, ясно, к чему дело идет.

Известны попытки разных позднейших поэтов (среди них, кажется, Ходасевич и, конечно же, Брюсов) "дописать" пушкинский набросок; в статье Чернова цитируются эти опусы - конечно же, фиаско полное, как, впрочем, и версификация самого Чернова (вполне искусная) по мотивам Десятой главы. Что делать: Пушкин - не-до-пи-сы-ва-ем.

А собственно байка состоит в том, что этот учитель во времена оны сидел в лагере вместе с каким-то стариканом из бывших, чуть ли не царским офицером. Из дворян, в общем. И этот старикан рассказывал черновскому корреспонденту, что у него в семье хранился альбом, в котором было записано (чьим почерком - неведомо: альбом утрачен, конечно) "венецианское" стихотворение Пушкина ПОЛНОСТЬЮ. И он, офицер этот, его с детства запомнил. И прочитал на память этому своему солагернику. А тот - записал. И вот теперь, когда про лагерь не боязно вслух вспоминать, послал запись известному человеку и замечательному пушкиноведу Чернову.

Легенда вполне типовая, и кончается стандартно: Чернов едет в Урюпинск к этому учителю, беседует с ним, и тот признается, что все это, как и следовало ждать, мистификация, что "продолжение" сочинено им самим, и что он просто хотел всех разыграть.

И все бы ничего, но в статье эта самая фальшивка цитируется полностью. Я ее тогда же с первого раза запомнил дословно; ну, может, с какими-нибудь мелкими неточностями. Вот она; цитирую по памяти; что царскому офицеру дозволено, то и мне не в упрек:

[Ночь тиха. В небесном поле

Ходит Веспер золотой.

Старый дож плывет в гондоле

С догарессой молодой.]

Догаресса молодая

На подушки прилегла,

Равнодушно наблюдая

Танец легкого весла.

Что красавице светила?

Что ей ход небесных сфер?

Молчалив супруг постылый;

Безутешен гондольер.

Не с того ли в час разлуки

Над Венецией ночной

Льются пламенные звуки

Баркароллы заказной?

В квадратных скобках - четыре строки, сохранившиеся в пушкинских бумагах; далее - текст, "припомненный" корреспондентом Чернова. Хотя полагается наоборот.

Но ведь совершенно очевидно, что данное стихотворение - ВСЕ И ЦЕЛИКОМ - не могло быть сочинено провинциальным учителем второй половины ХХ века! И Ходасевичу такого не сочинить, и Брюсову. И даже Андрею Чернову, искусному версификатору, очень неплохо навострившемуся писать "под руку" Пушкина, тоже такого не сочинить. Сочинить данное стихотворение под силу единственному человеку в мире. Пушкину Александру Сергеевичу.

Ну нету, не существует в природе другого литератора, способного придумать "танец легкого весла". И кто, кроме Пушкина, осмелится придать романтической баркаролле - серенаде, распеваемой венецианскими лодочниками, - эпитет "заказная" (но баркароллу действительно заказывали, как, впрочем, и серенады в Испании). И вообще, кто еще в русской поэзии способен втиснуть в 16 строк целый роман, "маленькую трагедию", да так что ему в этих строках не тесно?

В переселение душ я не верю. Стало быть - что? Вот именно.

Сознаюсь, я сам себе не поверил. Принялся читать эти стихи всем, кому ни попадя. И все, кто хоть как-то слышит, не колебались ни секунды: Пушкин!

Кроме, между прочим, опять-таки моего друга NN: он выслушал меня со скукой, скривил рожу, - мол, Чернов, все понятно, - и потерял интерес к теме, как только выяснил, что исходный альбом, о котором шла речь, утрачен.

И тут я вспомнил, что NN только по образованию филолог. А по роду занятий он историк. Историк-архивист. И заинтересовать его неким феноменом в отсутствие источника, более достоверного, чем газетная статья известного литературного мистификатора, - все равно, что убедить профессионального физика-ядерщика заняться серьезным обсуждением проблем НЛО с уфологом-любителем.

Размышления же мои вокруг черновской публикации получили недавно неожиданное завершение. С год тому назад, случайно встретив Андрея в одном доме, я спросил его: что сей сон означал? "Ведь Пушкин же?". Чернов воровато оглянулся и, понизив голос, подтвердил, что, да, конечно, он совершенно уверен, что это - Пушкин. "А как же признание твоего корреспондента в мистификации?" - "Черт его знает, почему он это сделал. Но, между нами, я думаю, что мистифицировал он именно тогда, когда признавался в мистификации. Невозможно же в здравом уме поверить, что он сам сочинил эти строчки!". - "Но почему ты не написал об этом в той своей статье?". - "Да побоялся, что пушкинисты заклюют. Ни документа, ни иного косвенного источника, подтверждающего подлинность текста, - ничего. Хотя приватно все пушкинисты, с кем мне случалось обсуждать этот сюжет, подтверждали, что, кроме Пушкина, написать это стихотворение некому. Но говорили они это на условиях полной приватности. Доказательств-то никаких нет".

Заметим, что в данном случае, в отличие от предыдущего, по определению нет никакой надежды на текстологический анализ. Ибо убедительно показать методами современного текстологического анализа, что некий текст ни при какой погоде не может принадлежать поэту Х, возможно. Особенно, если этот поэт - Бродский.

А вот показать с той же степенью убедительности, что некий текст с высокой степенью вероятности принадлежит поэту Y, - почти невозможно. Особенно, если этот поэт - Пушкин.

Так и живем. Со стихотворением, процитированным выше (перечитайте его еще раз, прошу вас), - и без единого шанса, что когда-нибудь это стихотворение появится, хотя бы в примечаниях, в каком-нибудь академическом собрании сочинений.

- Но нельзя же основывать выводы просто на голой читательской интуиции?

А почему, собственно, нельзя?

Вот и все, что я имел в виду, говоря о тщете гуманитарного знания.
[br00.narod.ru]