Действие Первое.

Во одном тихом уютном взбаламошном и скандальном одесскоммосковском дворе произошло событие. Старый алкоголик Парамон Головкевич таки допился. По вечерам он орал из своей квартиры (распахнув окна) что все кругом козлы, всех надо удавить, утопить, повесить, по ночам срал соседям под дверьми и лупил по батарее монтировкой, по утрам бодро вышагивал во дворе в неподобающем виде с песнями "смело мы в бой пойдем".

Поначалу соседи пытались утихомирить буйного, но когда он бросился в темном подъезде на дочку Матрены Свиридоновны, и полтора часа заставлял ее бить в бубен и петь песни на незнакомом языке, народ понял, что дело приняло серьезный оборот, и пора вызывать карету с парнями в белых халатах. Но против этого стали протестовать жители соседних дворов, которых не доставала ночная водопроводная какафония, и которые считали Парамона просто чудаковатым юродивым, полоумным дитям, которое, как всякий юродивый, иногда среди горячечного бреда глаголет слова истины.

Действие второе.
Участковый Матвей Крутыхвист, который изредка наведывался во двор, однажды остолбенел, когда из подъезда с деревянной шашкой на него выскочил взлохмаченный мужик с безумными глазами, вопящий "Бей жидов! Спасай Россию!"

"Россию надо спасать", хмуро подумал Матвей. "Из-за вот этих долбоебов с ихними лозунгами-манифестациями-терактами и так всю историю пересрали, так вот и теперь спокойно жить не дают, все их в ревалюцию тянет. Что ж делать-то? Попробуй его связать, посадить, дело открыть - так сразу толпа правозащитничков ломанется, митинги, протесты, судьи, адвокаты... отмажут, бля. А людям-то жить хочется, спокойно, чтобы из-за угла в них дерьмом не кидали да по ночам по трубам не гамселили (Матвей был из "хохлов", еще в 30-е переехавших с Украины в Москву, потому часто вставлял в свою речь услышанные от бабки Марии Мытроновны словечки, смысла которых не совсем понимал).

И позвонил Матвей в им.кащенко лечебницу, чтобы тихонечко бывшего почетного работника полиграфии заперли да подлечили. Приехали рано утром санитары, и, чтобы не стыдно было ни Парамону Головкевичу, и чтобы не смеялись соседушки, отвезли бедолашного душу спасать.

Действие третье.
Как то никто и не обратил внимания на отсутствие Парамона. Слухи пошли - сестра, мол, приехала из Вологды, забрала, сердешного, на природе пожить, медку покушать, душу издерганную подлечить. И только взбаламошная Авдотья Павсикакиевна, пенсионерка с третьего этажа, глухая тетеря, не слышавшая ночных концертов для батарей с трубами, все металась по тротуарам, дергая московских прохожих за полы одежды, заглядывая в глаза и громко вопрошая: "Да шо ж эта деится, православные! Сгубили, идолы, Парамошу-то! Уж как я его холила, как за ним присматривала, кефирчику вот на позапрошлогодний первомай занесла недужному - а упекли, идолы!"