[www.snob.ru]
Второй случай из моей психиатрической практики
Первую историю читайте здесь.

Володя К. жил со своей тетей. Его тетя и привела его в больницу имени П. П. Кащенко.

Невысокого роста, круглая, она была работником торговли, его тетя. Это было видно по ней самой. Все советские работники торговли были чем-то похожи друг на друга. Возможно, это было еще и потому понятно, что, навещая своего племянника, она каждый раз притаскивала медперсоналу в отделение продукты, которые в магазинах тогда не лежали.

Володина тетка рассказала, что привезла она его в Москву после того, как умерли его родители и все другие родственники на Алтае. По-моему, на Алтае, сейчас уже не помню.

Родился Володя К. в какой-то заброшенной, богом забытой деревне, где все пили. Причем пили не переставая. Перманентно. Один отваливался от длинного стола — его место занимал другой, тут же поднявшийся с пола. Как бы вырастал из земли человек. Пили круглосуточно. Пили и умирали.

Первые слова маленького Володи К. были: «Дай вина!» Так интеллигентно в этой деревне называли самогон, который лился там бурной рекой.

Добрые сельчане, конечно, не отказывали Володе К. в такой мелочи. Так он начал выпивать в три года. Бегал голый в валенках под столом («Когда был Ленин маленький, носил он тоже валенки…») И повторял одну и ту же фразу: «Дай вина, дай вина, дай вина».

В восемь лет полумертвого Володю нашли в колее спящим. Рядом лежала пустая бутылка и половинка головки репчатого лука.

Вскоре родители Володи К. померли, и его московская тетка забрала его к себе. С этого времени, то есть лет с десяти, Володя К. пить бросил.

Здесь надо, мне кажется, оценить доброту этого советского работника торговли. Говорю это без всякой иронии. Согласитесь, все-таки надо иметь силы и сердце, чтобы черт знает откуда притащить не очень умного, не учившегося в школе мальчика и ему посвящать много времени.

В мое отделение Володя К. поступил, когда ему было лет 18. Это был бредовый больной. Фабула его бреда была очень примитивна. Ведь фабула бреда напрямую связана с интеллектом и эрудицией больного.

Володя К. делил всех людей на две категории. Собственно человеков и буратин.

— Понимаете, Андрей Георгиевич, — объяснял Володя, — есть человеки, а есть буратины. У буратин под кожей все из дерева.

— Ну, ты, я надеюсь, не собираешься ножиком проверять, кто буратино, а кто человек? — спрашивал я.

— Да нет, что вы, Андрей Георгиевич, мне это не надо. Я чувствую и легко определяю.

— Ну, хорошо, — говорю я, — вот я — кто? Человек или буратино?

— Вы, Андрей Георгиевич, человек. И медсестра Таня тоже человек. А вот санитар Николай Федорович — буратино.

Странно, подумал я тогда. Примитивно вроде, а как точно.

Я и сегодня смотрю на людей и вспоминаю Володю К. Думаю: вот этот — человек, а этот точно буратино.

И вот как-то сидим мы с Володей К. в холле кащенского отделения. Холл большой и просторный. Потолки высоченные. В этом холле вечером происходили свидания родственников с больными, а днем врачи там собирали у больных анамнез и писали свои истории болезни.

Окна, надо сказать, в холле были огромными.

Отделение было на первом этаже. Так вот, сидим мы с Володей и беседуем около огромного окна. А за окном чистое голубое небо, старые липы, зеленая густая трава. В общем, лето.

И вдруг Володя К. мне заявляет:

— А знаете, Андрей Георгиевич, что я могу влиять на погоду?

— То есть как? — спрашиваю я.

— А так. Вот если засуха, например, я могу вызвать дождь. А если, наоборот, дожди, могу сделать так, что они прекратятся. Вы скажите, Андрей Георгиевич, кому-нибудь там, наверху. Наша страна ведь все время борется за урожай. А я помогу, принесу стране пользу.

Настроение у меня было боевое. Я начал изучать психиатрию и был открыт к новым знаниям. За плечами был уже какой-никакой жизненный опыт. Я видел моря и океаны. Я уже что-то знал и что-то умел. Но хотелось, очень хотелось эксперимента.

— Ну, хорошо, Володя, — говорю я. — Давай, сделай сейчас, чтобы пошел дождь. Подул ветер. А то какая-то уж больно хорошая погода. Даже противно работать.

— Хорошо, Андрей Георгиевич, сейчас сделаю. Подождите немного…

И Володя К. повернулся к окну и стал в него пристально смотреть. А я наклонился и стал писать дневники в историях болезней своих пациентов, чтобы не терять времени даром.

Когда я поднял голову и посмотрел в окно, на небе тихо плыло одно пушистое облачко. Был полный штиль.

— Ну, что, Володя, получается?

— Получится. Сейчас, подождите еще немного.

И опять я стал писать, а он пристально смотреть в большое кащенковское окно.

Когда я оторвался от своей писанины второй раз, то был поражен. По небу быстро плыли черные тучи. Потом подул легкий ветерок. А потом вдруг был такой порыв ветра, какой я видел только в фильме «Зеркало» Андрея Тарковского, снятом оператором Георгием Рербергом. Когда трава в кадре вдруг легла на землю, резко изменив свой цвет.

За окном зашевелились старые деревья. И пошел проливной дождь. Володя отвернулся от окна и посмотрел на меня победителем. Я что-то буркнул себе под нос, собрал истории болезней и отвел Володю К. в его палату. На работе пришлось застрять надолго. Зонта не было. А дождь не прекращался. Я даже подумал, не попросить ли Володю К. вернуть погоду назад. Но понял, что тогда мне нужно остаться в этом отделении, только уже совсем в другой роли.

С тех пор я больше никогда не разубеждал пациентов в их бреде и не просил их продемонстрировать свои способности. Это абсолютный закон для психиатров.

Лечить Володю К. мне было после этого случая сложно. Но каким-то образом я все-таки восстановил его доверие к себе.

Будьте здоровы и держите себя в руках.