или как европу учили быть гуманной

Самое малое наказание – вызов в консисторию и публичное покаяние – применялось, например, к женщине, разрыдавшейся на могиле своего мужа; мужчине, предложившего своему соседу табака или девушке, осмелившейся покататься на коньках. За улыбку во время крещения Кальвин давал три дня тюрьмы. За съеденный на завтраке паштет – три дня проживания на одном хлебе и воде. За игру в карты – позорное стояние у столба с картами на шее. За исполнение веселой музыки или громкое пение – изгнание из города. За сон во время богослужения без разбирательств причины – тюрьма. За игру в кегли – тюрьма. За ссору – тюрьма. За отказ назвать ребенка библейским именем – тюрьма. За одобрение того, что порицал Кальвин – изгнание из города.

Самые строгие наказания касались религиозных разномнений. За открытое выступление против доктрины абсолютного предопределения виновного до крови избивали на каждом перекрестке, пока он не был выдворен из города. (Если же этому учил проповедник или богослов, смерти миновать ему не удавалось. Иероним Больсек был изгнан из города в качестве исключения, поскольку вмешавшиеся в спор городские советы из других реформатских мест не разделяли крайние взгляды Кальвина). За ругательство (причем в пьяном виде) на Кальвина – изгнание из города с прожженным раскаленным железом языком. За обзывание Кальвина лицемером – смерть. Сам Кастеллио, осуществивший двойной перевод Библии на латинский и французский языки, был не допущен в консисторию за неправильное понимание двух текстов Писания (!). Вскоре он был вынужден оставить Женеву за то, что осмелился обличить Кальвина во властолюбии.

Примечательно, что страшнее наказаний Кальвина была лишь чума 1543 года: проповедники отказались от выполнения возложенной на них обязанности опекать больных людей, заявив, что «лучше они пойдут на виселицу, чем в чумной госпиталь». Впрочем, к этому не был готов и сам Кальвин, предоставив эту возможность лишь опальному Кастеллио.

Описывая диктат женевского реформатора, Цвейг пишет: «Уже за первые пять лет господства Кальвина в относительно небольшом городе тринадцать человек повешены, десять обезглавлены, тридцать пять сожжены, кроме того семьдесят шесть изгнаны из своих домов, и это не считая большого числа тех, кто своевременно бежал от террора. Вскоре все темницы в «Новом Иерусалиме» настолько переполнены, что их комендант вынужден сообщить магистрату: он больше не может принимать новых заключенных. Не только приговоренные, но и подозреваемые подвергаются столь ужасным мучениям, что обвиняемые предпочитают кончать жизнь самоубийством, нежели следовать в камеру пыток. В конце концов (городской) совет вынужден даже издать распоряжение, согласно которому заключенные днем и ночью должны находиться в наручниках, «чтобы предотвратить случаи подобного рода». Но Кальвин никогда не скажет ни одного слова, чтобы прекратить эти зверства; наоборот, по его настоятельному совету наряду с тисками пальцев и дыбой при допросе с пристрастием вводится еще и прожигание подошв ног»

[golosboga.at.ua]